Карабчиевский Юрий - Воскресение Маяковского

ЮРИЙ КАРАБЧИЕВСКИЙ
ВОСКРЕСЕНИЕ МАЯКОВСКОГО
- Маяковский вот...
Поищем ярче - лица - недостаточно поэт красив.- Крикну я вот с этой, с
нынешней страницы:
Не листай страницы!
Воскреси!
ВСТУПЛЕНИЕ
Маяковского сегодня лучше не трогать. Потому что все про него понятно,
потому что ничего про него не понятно.
Что ни скажешь о Маяковском, как ни оценишь: возвеличишь, низвергнешь,
поместишь в середину - ощущение, что ломишься в открытую дверь, а
вломившись, хватаешь руками воздух. Бесконечно размноженный, он всюду с
нами, тот или иной - у всех на слуху. Но любая попытка сказать и назвать-
кончается крахом, потому что всегда остается чувство, что упущено главное.
Маяковского лучше не трогать, так спокойней, так безопасней. Но тронув,
вспомнив, заговорив - пусть случайно, в разговоре о другом, мимоходом,-
чувствуешь каждый раз необходимость хоть какую-то мысль довести до точки,
хоть какому-то суждению об этом поэте придать полноту и определенность,
достаточную если не для общего пользования, то для собственного душевного
равновесия.
Это чувство и вынуждает рискнуть.
Но уж если решиться говорить о Маяковском, то только будучи абсолютно
уверенным в своей в данный момент беспристрастности. Главное - это не быть
предвзятым. Не искать подтверждений - вот что главное. Не иметь никаких
предварительных мнений, никакого счета не предъявлять, а открыть и читать
стих за стихом, как читают неизвестного ранее поэта, выстраивая тот мир и
тот образ автора, какие выстроятся сами собой.
Так бы требовалось, но так невозможно, к чему притворяться. Маяковский
- это не просто литературный факт, это часть нашей повседневной жизни,
нашей, как принято говорить, биографии. И поскольку мы родились не
сегодня, то могли бы сказать его же словами, что стихи его изучали - не по
Маяковскому. Мы изучали их по воспитательнице в детском саду, по
учительнице в классе, по вожатой в лагере. Мы изучали их по голосу актера
и диктора, по заголовку газетной статьи, по транспаранту в цехе родного
завода и по плакату в паспортном отделе милиции. И заметим, что никогда,
ни в какие годы наше отношение к этим источникам не вступало в
противоречие со смыслом стихов. Не было необходимости умолчания, не
требовалось круто оборвать цитату, чтоб ограничить ее содержание тем, что
полезно вожатой или милиции.
В газетах цитируют ведь и Блока. "О доблестях, о подвигах, о славе".-
Стандартный заголовок. Тоже надо было заработать, дается не всякому. И
однако именно это - не Блок. Потому что соответствующая строчка Блока,
хоть и состоит из тех же слов, означает иное и звучит иначе. Потому что
она - часть иного целого, и уже следующая строка, необходимо и естественно
ее продолжающая,- губительна для газетного заголовка.
С Маяковским такого не происходит. Он весь - предшествие и продолжение
не столько даже собственных строк, сколько цитат, из них извлекаемых.
Можем ли мы об этом забыть, приступая к чтению?
Мы вечно помним Пушкину те два или три стиха да еще три-четыре
странички интимной прозы, где он, как нам кажется, поддался не вполне
благородным мотивам.
Мы с легкостью проклинаем и с трудом защищаем Некрасова за единственный
его подобострастный стишок, сочиненный в минуту страха и слабости. Мы даже
для Мандельштама держим за пазухой (мало ли, авось пригодится) тот пяток
неумело нацарапанных отрывков, который под пыткой вырвала у него эпоха. И
вот мы начинаем разговор о поэте, у которого на десяток томов такого
приходится едва ли один как будто не э



Назад